Если бы развивалась Владимиро-Суздальская Русь, то наш с вами язык был бы «окающим», а «акальщики» казались бы нам диалектными и необразованными. Так что вопрос становления одного из диалектов в качестве литературного языка в конечном счете - вопрос однажды случившегося выбора. Это не значит, что говоры, которые легли в основу нормы, настолько хороши, что общим голосованием в Древней Руси их выбрали местом для формирования литературного языка. Так случилось, что с возвышением московского региона литературная норма стала той, которая характерная для говоров Москвы. Наше представление о том, что литературный язык лучше, отчасти ущербное. Если вы откроете Диалектологический атлас русского языка, вы обнаружите, что говоров типа литературного московского не так уж и много.
Представьте себе ситуацию: маленький деревенский мальчик 6-8 лет приходит в школу. Какой культурный запас он приносит с собой? Это истории, которые рассказывали его мама и папа, сказки на ночь бабушки, истории о рыбалке, охоте и ремесленном производстве дедушки. Весь его запас находится в рамках его семьи, у него нет другого богатства. И единственный язык, на котором он может говорить, – это язык его семьи. Когда он приходит в школу, учительница часто, услышав его речь, указывает мальчику, что он говорит неправильно. И что должен думать маленький ребенок в такой ситуации? Это единственное его достояние, которое немедленно оценивается как ничтожное, неправильное и ущербное.